«Наведём порядок у себя дома – будет развиваться экспорт»

Руководитель Национальной мясной ассоциации Сергей ЮШИН – о проблемах экспорта сельхозпродукции из России и позициях нашей страны на международном агропродовольственном рынке.

   Сельскохозяйственный экспорт – это сегодня самая горячая тема отечественного АПК: в прошлом году президентом поставлены задачи по двукратному увеличению стоимости продажи за рубеж российских продуктов. Власти и ведущие игроки отрасли регулярно озвучивают амбициозные планы, разработан федеральный проект «Экспорт продукции АПК», свои собственные программы по увеличению экспорта сельхозпродукции пишут и регионы.

Однако пока, за исключением зерна, похвастаться нам на зарубежных рынках особо нечем: к примеру экспортный потенциал российского свиноводства и птицеводства не реализован, наверное, и на десятую часть. Какие барьеры не позволяют российскому агропрому занять достойную нишу на международной арене, и где этих барьеров больше – внутри страны или снаружи – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ поговорил с одним из ведущих аграрных экспертов страны, главой Национальной мясной ассоциации Сергеем Юшиным.

*****

– Сергей Евгеньевич, в Китае бушует АЧС, продолжается торговая война между КНР и США, заодно Китай закрыл поставки свинины из Канады. Евросоюз на днях отчитался о более чем 30-процентом увеличении поставок немецкой, испанской, французской и даже сербской свинины в Китай только за первое полугодие этого года. Но российским свиноводам, несмотря на многочисленные прошлогодние бодрые заявления о «скором открытии азиатских ворот», путь на китайский рынок и другие перспективные зарубежные рынки по-прежнему закрыт. В чём причина такой ситуации? Почему мы по-прежнему чужие на этом «празднике жизни»?

– Причин несколько. Прежде всего, наши партнеры считают, что, Россия пока не обеспечивает полноценную, удовлетворяющую наших зарубежных коллег защиту от АЧС и некоторых других опасных эпизоотий. Мы часто опаздываем с принятием необходимых мер, обеспечивающих ветеринарное благополучие территорий как в регионах, так и в стране в целом. Например, система регионализации по основным болезням животных была введена у нас всего пару лет назад. А регионализация – это информация для ветслужб иностранных государств, каким образом у нас ограничивается и регулируется перемещение потенциально опасной в ветеринарном отношении продукции как внутри страны, так и за экспорт.

Кроме того, сама реализация ветеринарных ограничений у нас в стране, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Когда, к примеру, выясняется, что после вспышки болезни некоторые региональные ветслужбы если не скрывают, то как минимум халатно относятся к этой беде, и предприятия до закрытия региона успевают «раскидать» свою потенциально заражённую продукцию по стране, – ни об экспорте, ни о репутации России как надёжного торгового партнёра и речи быть не может. Никакая уважающая себя зарубежная ветеринарная служба нас со своей продукцией на порог не пустит. Тем более если речь идёт о странах с развитым свиноводством – Китай, Вьетнам, Корея, другие страны АТР, над которыми также висит дамоклов меч возможного заноса АЧС. Иностранные партнёры нам говорят сегодня: «Извините, господа, но вы не можете дать нам ГАРАНТИИ безопасного в ветеринарном отношении экспорта своей продукции».

Далее, у нас нет такой важной составляющей ветеринарного и эпизоотического благополучия, как идентификация животных. Это просто нонсенс, это абсурд для страны, имеющей амбиции насчёт экспорта мясной и молочной продукции. В России около 25 миллионов свиней, огромное количество птицы, порядка 19 миллионов голов КРС, но мы не знаем достоверно, где какие животные находятся, как, куда они перемещаются. Соответственно, не знают этого и наши потенциальные покупатели за рубежом: они просто не видят у нас реальной прослеживаемости продукции. Вот и ещё один барьер.

Причём эпопея с созданием единой общероссийской системы идентификации скота идёт уже одиннадцать (!) лет. Этот важнейший закон откровенно тормозится некоторыми ведомствами, имеющими самое отдалённое отношение к ветеринарной и продовольственной безопасности. Некоторые сотрудники Минэкономразвития не раз заявляли, что обязательная идентификация животных – это «дополнительная нагрузка на бизнес». Кстати, первая версия закона как раз не прошла процедуру ОРВ (оценки регулируюшего воздействия) в Минэк. Может быть, оценивать, нужен такой закон или не нужен, должны квалифицированные специалисты, например, из Департамента ветеринарии Минсельхоза РФ, который отвечает за нормативную базу?

– А на какой стадии сегодня принятие закона?

– Он находится в Минсельхозе (снова возникли возражения в разных кабинетах), и отрасль очень надеется, что до конца этого года он будет, наконец, принят. Но сопротивление ему идёт на самых разных уровнях. Кто-то говорит, что полная идентификация поголовья сельхозживотных – это пока непосильная задача для государства, её очень трудно реализовать на практике. Но простите, в Бразилии 200 миллионов голов крупного рогатого скота, и там давно введена полная идентификация, есть информация по каждому животному, по его болезням, прививкам, перемещению. Учёт поголовья уже есть у наших партнеров по ЕАЭС – в Беларуси и Казахстане. Значит, и мы должны это сделать.

Наконец, всё это – часть более серьёзной глобальной проблемы: у нас в России разрушена единая вертикаль управления в сфере ветеринарии. Ветеринарная служба разделена на федеральную службу – Россельхознадзор – и ветслужбы субъектов, подчиняющиеся региональным властям. У них разные полномочия, разное бюджетирование, между ними очень слабая коммуникация. А если говорить о материальном положении ветеринарных служб, то все мы знаем, насколько оно плачевное во многих регионах: зарплата ветврачей зачастую на 30-40 процентов, а то и вдвое ниже, чем средняя по области.

Соответственно, и кадровая ситуация там близка к катастрофической: в некоторых субъектах федерации средний возраст ветеринарного врача составляет более 50 лет. Выпускники ветеринарных факультетов вузов просто не едут в село, оставаясь лечить кошечек и собачек в городских ветеринарных клиниках. Потому что на селе у них не будет ни достойной зарплаты, ни жилья, ни социальной инфраструктуры. О какой реальной ветеринарной безопасности страны в таком случаем мы можем говорить?

– Как по-вашему, какие первоначальные шаги нужно сделать для того, чтобы переломить ситуацию?

– У нас есть программы стимулирования привлечения на село обычных врачей – «Земский доктор». Точно такая же программа срочно нужна и для ветеринарных врачей – «Земский ветеринарный врач». Причём это должны быть не разовые «подъёмные», а стабильная достойная зарплата, желательно выше средней по региону – безусловный бонус за знания, за ответственную работу по защите здоровья животных и людей, за особые условия этой работы в сельской местности. Вот тогда, может быть,что-то сдвинется с мёртвой точки. А ещё необходимо срочно укреплять материальную базу ветслужб: у многих из них дефицит автотранспорта и даже помещений (!) для ветлабораторий, не то что современного оборудования.

Понимаете, я вижу, что многие в аграрном сообществе и в некоторых исполнительных органах власти не осознают, какой бедой может обернуться деградация ветеринарной службы. Может случиться катастрофа национального масштаба, «биологический Чернобыль». Государство сегодня тратит триллионы рублей на нацпроекты, вместе с бизнесом строит большие планы экспорта сельхозпродукции. Но если в результате масштабной вспышки АЧС, как в Китае, например, мы потеряем значительную часть промышленного свиноводства, то вряд ли инвесторы уже восстановят свои предприятия. Да и банки больше денег не дадут.

И мы не экспорт мяса будем наращивать, а вновь думать, как обеспечить продовольствием свою страну. А учитывая негативную динамику по АЧС в мире, ещё вопрос, найдем ли мы достаточное предложение на мировом рынке. Кроме того, эксперты подсчитали, что одно новое рабочее место в животноводстве обеспечивает работой ещё 6-7 человек в смежных отраслях, – вот значение нашей отрасли.

Инвестиции в российское свиноводство, птицеводство и мясное скотоводство за последние пятнадцать лет составили более 1 триллиона 100 миллиардов рублей. Там много миллиардов господдержки. И если мы хотим сохранить всё это и развивать, защитить те огромные инвестиции (в том числе и государственные), которые были сделаны, мы должны думать о системных изменениях в сфере ветеринарной безопасности: восстановлении вертикали управления и качественно другом статусе ветврачей в нашем АПК.

Да, эффективная система обеспечения ветеринарной безопасности не облегчает жизнь бизнесу. Но она защитит его. Без неё животноводству, пчеловодству, аквакультуре и прочим отраслям просто не жить. Это должен понимать и бизнес, и власть.

И, конечно же, в который раз повторю, что без некоторых непопулярных, кардинальных, жёстких мер в сфере контроля содержания свиней на частных подворьях, в личных подсобных хозяйствах проблема АЧС в принципе нерешаема. Ну, это тема отдельного большого трудного разговора...

Мировой рынок: баш на баш

– Сергей Евгеньевич, вернёмся к экспорту. Российские экспортёры и аграрии уже поняли, что, зайдя на международный аграрный рынок, попали в «клуб взрослых». Здесь действуют жёсткие правила, никто просто так даже малую часть этого рынка не отдаст. Чему нам ещё предстоит научиться, чтобы стать серьёзным международным игроком на рынке, в частности, животноводческой продукции?

– Во-первых, нам нужно учиться стопроцентному следованию правилам и регламентам, которые согласовываются в сфере торговли между государствами. Скрупулёзно, с медицинской точностью оформлять документы на свою продукцию. Потому что в этом плане у наших компаний регулярно возникают технические проблемы. Буквально одна запятая, неправильно поставленная в сопроводительных документах, является поводом для зарубежных покупателей остановить таможенное оформление партии до получения корректирующих документов. А на это могут уйти недели.

Это, кстати, тоже вопрос квалификации и профессионализма ветеринарных органов. На днях, например, в Китае находилась делегация Россельхознадзора, которая как раз занималась согласованием многочисленных нюансов оформления российской продукции. Мелочей в этой сфере не существует.

Во-вторых, мы должны научиться предлагать рынку востребованный продукт – те ассортиментные позиции, по которым мы конкурентны. Как это делают США и Евросоюз, которые успешно торгуют частями курицы, которые у своего потребителя не востребованы, но пользуются спросом за рубежом. Все знают, какая стоит очередь китайских импортеров за куриными лапками, например. При том что в России оптовая цена тушки курицы сегодня ниже, чем у европейских и американских птицеводов. Но у каждой отдельной части тушки есть своя цена и свой рынок. То же касается субпродуктов, которые, как известно, – очень большой сегмент продуктового рынка в том же Китае. То есть нам нужно научиться торговать не «мясом вообще», а именно конкретными мясными продуктами.

Приведу показательный пример. Вот уже три года мы ведём переговоры с Бразилией о разрешении хотя бы одному российскому предприятию поставлять в эту страну говядину...

– ...говядину – в Бразилию?

– Да. Скажете, абсурд, мы с ума сошли: зачем крупнейшему мировому экспортёру говядины ввозить говядину из России? Рассказываю: популярным мясным деликатесом у бразильцев является пиканья – это небольшой стейк из верхней части бедра. Бразильцы потребляют его в огромных количествах – и с удовольствием покупают его в других странах. Потому что кусок маленький, и собственной говядиной потребность в пиканье Бразилия обеспечить не может.

– И как успехи?

– Пока тишина. Три года договариваемся, презентовали там своё мясо, но реакции от компетентных органов нет. Оформляли опросники на португальском языке, разумеется, сами переводим их с португальского и обратно. Затем ждём месяцами ответа. Гарантий успеха никаких. Но мы работаем. Вот так всё это происходит в реальности. И к этому нужно быть готовым. Нюансов – море. Неожиданных препятствий – море.

Сейчас вот мы в Национальной мясной ассоциации предупреждаем всех своих коллег – потенциальных поставщиков мясной продукции в Китай – о том, что заходя на китайский рынок, нужно сразу же регистрировать свою товарную марку на китайской территории. Иначе её быстро зарегистрирует какая-нибудь китайская фирма, и вы будете вечно ей отстёгивать деньги, под угрозой остановки экспорта за нарушение товарного знака.

Мы только в начале пути по освоению международных рынков сельхозпродукции. Нельзя ожидать быстрого результата. Мои канадские коллеги говорят, что открытием каждого рынка нужно заниматься 6-7 лет, а затем ещё изучать его изнутри. И это говорят канадцы, люди куда более опытные в международной торговле аграрной продукцией, чем мы. Мы ошибаемся, учимся на ошибках. Но лучше, конечно же, учиться на чужих ошибках, а не на своих.

– Насчёт местного «колорита»: насколько эффективно работает аппарат зарубежных сельхоз-атташе при торгпредствах России в зарубежных странах? Помогает ли он российским экспортёрам сельхозпродукции?

– Скажу так: аппарат сельхоз-атташе растёт, и стал работать гораздо эффективнее, чем ещё несколько лет назад. Все торгпреды в странах – потенциальных покупателях российской сельхозпродукции – получили сегодня чёткие указания от Минпромторга, что оценивать их работу будут по темпам наращивания поставок из России. Во многих торгпредствах появились очень профессиональные люди, понимающие задачи российского АПК, делающие большую работу по поддержке наших экспортёров.

Но только торгпредствами не должна ограничиваться помощь государства агробизнесу. Вопрос завоевания международных рынков сельхозпродукции – это вопрос не только Минсельхоза и Россельхознадзора. Это задача для и других ведомств, всей государственной машины, от Минэкономики до Министерства обороны. Каждое ведомство может внести свой вклад в открытие тех или иных сельскохозяйственных рынков в зависимости от своего профиля.

– Например?

– Например, продажа каким-то странам оружия в обмен на разрешение на экспорт российских продуктов. Можно предлагать услуги, технологии, политические преференции. Естественно, и перед властями зарубежных стран мы должны ставить тот же вопрос, какой они задают нам: «Господа, а что мы получим от вас за открытие нашего российского рынка для вашей продукции? Что вы откроете для нас в ответ?»

Основным принципом при ведении торговых переговоров должен быть принцип зеркальности. Посмотрите, какая битва идёт между США и Китаем, они взаимно выторговывают каждую торговую позицию, сотни и тысячи позиций. Люди за столом переговоров сражаются за рабочие места, за свой отечественный бизнес, за свой рынок. Сражаются! Почему же мы зачастую отдаём свой рынок зарубежным поставщикам задаром – «заходите, люди добрые!»?

Да что Китай – крошечный Тайвань тринадцать лет не открывал поставки говядины из США под предлогом того, что американцы при выращивании скота используют гормоны роста и прочие вредные добавки. Но цель у этого запрета была совсем другая: упрощение визового режима с США. И когда американцы пошли на это, поставки американского мяса на Тайвань возобновились. Вот так делаются дела на мировом рынке. Нужно учиться торговаться, обмениваться не только продуктами, но и услугами, технологиями. Никто ничего просто так не отдаёт в этом мире, даже тысячной доли своего рынка.

Одной политической воли мало

– Касаемо мясной продукции: каков сегодня внешнеторговый дисбаланс у России?

– В нынешнем году, по нашим оценкам, в Россию будет ввезено порядка 800 тысяч тонн различного мяса из-за рубежа, включая Беларусь. А экспортируем мы лишь 300 тысяч тонн. То есть дисбаланс составляет 500 тысяч тонн. Вот эти полмиллиона тонн мяса – это и есть дополнительный экспортный потенциал российской мясной отрасли, который не реализован. При том, что переговоры о поставках российского мяса велись на высоком уровне, в том числе между руководителями стран. Это касается, к примеру, Китая и Турции. Но ещё раз повторю: если у тебя нет надёжного «тыла» в виде современной системы ветеринарной безопасности, на международном мясном рынке ты как экспортёр практически никому не интересен.

Переговоры на высшем уровне могут быть сколь угодно радушными, меморандумы о сотрудничестве сколь угодно позитивными. Но ни один президент ни одной вменяемой страны не может приказать своим ветслужбам: «А ну-ка, ребята, откройте-ка нашу страну для импорта из вот этой страны! Ну и пусть их продукция потенциально небезопасна – мы теперь дружим!» Нет, так дела не делаются.

Экспортная инфраструктура – это не только логистика, порты, терминалы и склады. Всё это бизнес прекрасно построит сам. У экспортной инфраструктуры должна быть государственная составляющая: ветеринария, фитосанитарный контроль, дипломатия, мощные торгпредства, армия юристов, специализирующихся на международных торговых спорах, и так далее.

– То есть основная проблема как раз в слабости и неадекватности государственного сегмента?

– Знаете, сидеть и ругать наших чиновников за то, что мы ещё не экспортируем миллион тонн российского мяса по всему миру, как минимум несправедливо и неприлично. Работа в этом направлении властью делается огромная – и Правительством, и всеми вице-премьерами, и Минсельхозом, и Россельхознадзором, и высшим политическим руководством страны. Поверьте, я знаю, о чём я говорю. Знаю не понаслышке.

А главное, вспомним, с какой позиции мы стартовали, вернее, из какой ямы? Мы даже ещё не осознаём, какую невероятную вещь сделала Россия: за пятнадцать лет отстроила современную, международного уровня индустрию промышленного свиноводства и птицеводства, семимильными шагами развивается мясное скотоводство. И через пятнадцать лет после старта мы вышли на международные рынки и хотим откусить свой кусок от мирового мясного экспортного «пирога». Это беспрецедентный случай в мировой истории сельского хозяйства.

Сегодня экспорт российской животноводческой продукции идёт уже в 40 стран мира, от Анголы до востока Китая. Четыре производителя готовой продукции недавно аттестовано и на Японию.

Да, разумеется, мы только в начале пути. Главное – решить ключевые внутренние проблемы животноводческой отрасли в сфере ветеринарной безопасности. Без этого не будет никакого развития, а будет стагнация, а может случиться и большая беда. Работа будет тяжёлая, придётся принимать много трудных решений, но я уверен, что мы справимся.

Павел БЕРЕЗИН